— Нет, Уэсти, «Мона Лиза» мне не нужна. Ты должен скопировать для меня несколько картин, которые находятся на длительном хранении и не будут выставляться в ближайшее время.
— Вы сказали — несколько? — уточнил Уэсти.
— Да. Может — десяток, может — полтора.
Уэсти важно надул щеки:
— Это большая работа.
Кэллоуэй прищурился:
— После номера, который пыталась отколоть твоя Элис…
— Я понял, — быстро сказал Уэсти и даже поднял вверх ладони. — Никаких проблем, мистер Кэллоуэй, я все сделаю. Признаться, мне даже лестно, что вы считаете меня таким… хорошим специалистом.
Выражение лица Кэллоуэя несколько смягчилось, и Уэсти даже рискнул задать вопрос:
— Не могли бы вы сказать, какая именно картина досталась вам после налета? Мне просто интересно.
— Ее написал какой-то тип по фамилии Аттерсон, — небрежно ответил Чиб. — «Сумерки на Рэннохских верещаниках» или что-то в этом роде… А что взял себе ты?
— Де Рассе… — сумел произнести Уэсти, хотя внутри у него все перевернулось.
— Никогда не слышал, — сказал Кэллоуэй, руки которого по-прежнему лежали на плечах Уэсти. — Похоже на «педераста». Он действительно хорош?
Уэсти с трудом сглотнул.
— Мне… нравится. Он авангардист, новатор… Де Рассе работал в стиле Джаспера Джонса, но его картины, они… ближе к культуре хиппи. — Блестящая идея молнией сверкнула в его голове. — Хотите поменяться? — быстро спросил Уэсти, но гангстер только рассмеялся, словно услышал хорошую шутку, и отрицательно покачал головой. Уэсти тоже попытался улыбнуться, хотя сердце у него упало.
«Ну почему, — думал он, — почему этому типу должен был достаться именно Аттерсон?!»
Аллан Крукшенк сидел в своем кабинете в головном офисе Первого Каледонского банка на углу Джордж-стрит и площади Сент-Эндрю. Кабинет был крошечным — в здании катастрофически не хватало места, а поскольку оно относилось к объектам исторического значения первой категории, перестроить его в соответствии с современными нормами не представлялось возможным. Когда-то кабинет был вдвое больше, но сравнительно недавно его разделили пополам с помощью легкой перегородки, за которой трудился теперь еще один служащий банка. Единственное окно в кабинете Аллана выходило на унылого вида офисное здание постройки семидесятых.
Как и большинство служащих среднего звена, Аллан работал в соответствии с месячным заданием. В последнее время, однако, его клиенты с КЧК не проявляли должной активности, поэтому он всерьез подумывал о том, чтобы сделать несколько звонков, организовать несколько ужинов или суаре, и во время доверительного разговора убедить клиентов вложить в банк дополнительные суммы. Аллан знал, что в случае крайней необходимости Майк тоже может сделаться клиентом банка, но тогда они почти наверняка перестанут быть просто друзьями. Между ними встанут деньги, большие деньги, способные изменить многое, если не все.
Впрочем, подумалось Аллану, кого он обманывает? Они с Майком больше не были «просто друзьями». Они вместе участвовали в налете на склад в Грантоне, и теперь у Аллана было то, о чем он давно мечтал, — две замечательные картины, которые Первый Каледонский не мог бы заполучить, несмотря на всю свою финансовую мощь и наличие собственного консультанта-искусствоведа. Увы, этот факт больше не доставлял Аллану никакого удовлетворения. Похоже, он и картины-то передал Майку на хранение вовсе не из трусости. Его замечательные, вожделенные Култоны перестали что-либо для него значить. Аллан чувствовал себя куда счастливее, когда в руках у него были нарисованные Уэсти копии — их, по крайней мере, ему не нужно было от всех прятать.
Его пальцы скользнули по подбородку и остановились, наткнувшись на свежий порез, оставшийся после утреннего небрежного бритья. Как ни старался Аллан, ему никак не удавалось сосредоточиться ни на чем сколько-нибудь важном, будь то бритье или работа. Спал он тоже очень мало. Все три ночи после роковой субботы он больше ворочался, воображая себя то в тюрьме, то на скамье подсудимых, чем действительно отдыхал.
— Ты вел себя как чертов идиот, Аллан! — сказал он вслух. И ведь самое досадное, что он-то был почти ни при чем. Идея принадлежала Гиссингу, а Майк придумал, как осуществить ее на практике, причем если бы не его знакомство с Чибом Кэллоуэем, вряд ли они когда-нибудь решились бы на подобное безрассудство. На всех этапах роль Аллана была очень незначительной…
Господь всемогущий! Кажется, он начинает подыскивать себе оправдания, словно уже стоит перед прокурором!
Когда зазвонил телефон, Аллан от неожиданности вздрогнул. Лампочка на аппарате указывала на внутренний вызов, и он снял трубку.
— Аллан Крукшенк слушает, — сказал он, подавляя нервный зевок.
— Говорит дежурный администратор, мистер Крукшенк. К вам посетитель.
Раскрытый ежедневник лежал перед Алланом на столе, но раньше полудня никаких встреч в нем не значилось. Впрочем, шестым чувством он сразу угадал, что еще скажет дежурная секретарша, — и похолодел.
— …Детектив-инспектор Рэнсом. Вы можете его принять?
— Скажите ему, что у меня совещание.
Аллан ждал, пока дежурная передаст его слова детективу.
— Мистер Рэнсом сказал, что он подождет, — прощебетала секретарша. — Он говорит, что займет не больше пяти минут вашего времени.
— Тогда пусть ждет меня в вестибюле, я освобожусь через четверть часа или около того.
Аллан швырнул трубку на рычаги и вскочил. Его взгляд задержался на единственном окне: всего четыре этажа до мостовой, а потом — забвение. На мгновение мысль показалась ему чертовски соблазнительной, но потом Аллан вспомнил, что окно открывается всего-то дюйма на полтора: в Первом Каледонском очень боялись несчастных случаев, которые могли бросить тень на репутацию банка.